|
|
<<<Домой
Известный Димыч
Часть I>>>
Дмитрий Иванов
«КииГАстевые россыпи»
Нанайская чугуннодорожная...
Свинья в апельсинах!..
Ах, вот же где зёрна произрастают...
Платон мне друг, но мне милей Серёга!
Пиит в России больше всё пиёт
У февраля есть несколько причуд...
Любить тебя – одно расстройство...
Пиит в России продолжает пить
Снова ты говоришь шёпотом...
Человек, потерявший себя
Товарный вид
Недоволхв
Небрежное
Эротика с экзотикой, или Канары зовут
Марш идеалистов
Сыну
Капризная королева
Палата нумбер Сикс
Моя Монтэ-Негра больная...
Из литературного наследия Гермоген Исаича
Ах, вот же где зёрна произрастают...
Проза проецирует просто...
Необубликованные стихи,
собранные по гостевым страницам.
Часть II
НАНАЙСКАЯ ЧУГУННОДОРОЖНАЯ
МИКРО-ПОЭМА ИЛИ
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ СТАСА НА ТРАССЕ
МОСКВА - ХАБАРОВСК
Часть 1 (застольно-академическая)
Вышло солнце над Киотой, осветило Окинаву,
И нанайские болота, и нанайские пески…
Нет, соврал я нынче что-то, это было только к слову…
В общем, осветило воду и окрестные мыски.
А потом и всё Приморье засияло по команде,
И какой-то пьяный дворник взял метёлку «в караул».
И чугунное подворье от Амура до Финляндии
Чистоты ленивый сводник, знай, метёт себе… уснул…
Над чугунною дорогой собиралися нанайцы,
Рассуждали об акцизах и о видах на изюм:
«Ну, такие, бандерлоги эти самые китайцы,
Так и прут без всякой визы, нужно им начистить трюм!»
Говорили о налогах, биржи индекс доу-джонса
Незлобиво помянули, распатронили в труху
Всю чугунную дорогу – всё палили по колёсам.
Рикошетом выли пули, прямо на смех петуху.
Стас подъехал на дрезине, вынул огненную воду,
Сделал паузу большую и поздравил сам себя.
А в большой его корзине для бывалого народу
Я закуску нарисую,
Разлюбезную такую,
Сам травиться не рискую…
Остальные пусть едят.
Был у Стаса день нелёгкий, всем нанайцам не потрафишь.
Не достанешь столько водки за зарплату на ж.д.
На дрезине стол с селёдкой, в духе старых демократий.
Значит, вмазали по сотке,
Следом бросили селёдку,
А затем ещё по двести,
А потом чуть-чуть за триста, съели пива и т.д.
Тут колдун шаманить начал. Из тайги он будто вышел.
Прямо с бубном показался, разошёлся – все дела!
Его жуткая харизма подскочила выше крыши
И в Китае хохотала, где Мао-Кар телят гонял.
У шамана вышел кризис на весьма неровной почве:
Убежала к Стасу паства, не желает службу несть.
Спозаранку катехизис повторил вчерашней ночью
И скорей напомнить клятву поспешил, и в пьянку влезть,
Устыдить своих нанайцев, и тихонечко втетярить,
Пока сослепу не видит идол старого бревна.
Он небрежно тычет пальцем в мандариновые дали,
Норовит ребят обидеть и спереть бутыль вина.
С колдуном базар короткий, Стас не станет препираться
Он не даст мутить народы, отвлекать от важных дел.
Для шамана есть красотка, просто некуда деваться.
От охальницы-природы… А нанайский хор запел.
Песни пелись на дрезине, забубённые, лихие…
Мчались весело по трассе, по восточной колее.
Ну, а водки в магазинах, что вдоль трассы тормозили,
Как резины у китайцев: не осталось. Просто нет!
Прокладка 1 (патриотическая)
Снег над насыпью кружится,
Здравиц шум, стаканов звон.
Здесь китайцам заграница,
Пусть дурачат свой крюшон…
Часть 2 (переходящая в авиацию)
Над АСУ спустились тучи, Стас сегодня не АСУчит,
Стас сегодня в эйфории на здоровой кочерге.
У него экстаз могучий (племяша чему он учит?),
И такие нынче мрiï в расторможенной мозге!
Ноутбук АСУшно щёлкал, враз желая к Интернету
Сквозь приёмную «тарелку» приобщить свой протокол.
Стас на это дело волком посмотрел, и сигарету
Застрелил, как чукча белку, и в сети гулять пошёл.
Разгулялся парень знатно, но лимитов не превысил.
Всё финансы экономил, ни к чему, мол, беспредел,
Но всегда гулять приятно, когда нет о дЕньгах мыслей…
Стас об этом тоже помнил, и собой не овладел.
Обеднела вмиг дорога, вместе с банком федеральным,
«Деньги кончились в бюджете», - сообщил угрюмый мэр.
Лишь ниспосланный от Бога ненасытнейший провайдер,
Место выцепив в сюжете, от внезапных денег млел.
На хабаровском участке поезда, увы, не ходят.
Пробки нынче на востоке: ни проехать, ни пройти
И на станциях в припадке люд путейский колобродит,
Путевой начальник в шоке – магарыч в конце пути.
Да, у Стаса славный праздник приключился на досуге.
И таких гуляний сроду сам Хабаров не видал,
Хоть и был он безобразник, и завет оставил внукам:
Не найти в Амуре брода, если знатненько поддал.
Загудели вдруг метели, все нанайцы дружно плачут,
Вдоль по насыпи вповалку сизорылые лежат,
Полторы уже недели, черти, горькую собачат,
И не ходят на рыбалку, и носки в углу стоят.
Хорошо: носки не лыжи – к ним креплениев не нужно,
Но опять же, антиресно с оборотной стороны –
Возле печки Стас бесстыжий перед завтраком на ужин
Наливает повсеместно, типа, пейте, пацаны!
Прокладка 2 (механическая, во-первых,
и метафизическая, во-вторых)
Солнце за Амур упало,
Блин, на юге – ерунда!
Видно, выпили немало,
Раз кругом такой скандал.
Часть 3 (чреватая нотой протеста или по-гу-ля-ли!)
Солнце закатить вручную – в этом, братцы, столько силы,
Столько духа озорного, столько воли и т.д.
Над Китаем Стас лютует, лишь резьбу бы не сносило…
От него не ждали злого
И-Ван-О-вы и Пет-Ро-вы,
Дзянь-дзи-Мини, стопудово…
Вот что сделала со Стасом пресловутая ж.д.
Опечалились в Пекине, даже рис не лезет в глотку.
Солнце село не по плану? И чего-то невпротык…
Собрались на Тяньаньмэне и следят за срочной сводкой.
Я на то смотреть не стану, я к скандалам не привык.
В начало
Свинья в апельсинах!
Коварная тина
на дне клавесина...
Такая подстава
для В, который
трезвее, чем П
поутру...
Харизменно смелый,
но очень зажатый.
Патетикой полный
вагоно вожатый...
а "Мы из Кронштадта"!,
мы все из Кронштадта...
не нужно домкрата,
я здесь семикратный
бездонно богатый...
В начало
Ах, вот же где зёрна произрастают,
собравшися в стаю…
Отстали от стали
и тают
над сизостью луга
под золотом
чудным
тихонько вздыхают…
Надменные птицы –
нельзя поживиться…
Усталые лица
на фоне пшеницы…
Мы здесь вырастали
и пели о чуде.
Теперь кто-то нанятый
петь здесь не будет…
И в дальние дали
на лезвии стали
ах, вот же как зёрна над зеленью тают…
В начало
Платон мне друг, но мне милей Серёга!
У имени Петрович
Особая судьба
Петрович – это слово
По имени Борьба.
Я в предвкушенье встречи
От криков не оглох…
Хоть песнями увенчан,
Один он стоит трёх,
Какие-то мгновенья,
И странный коленкор,
Былого отраженья
Глаза в глаза… в упор!
Усинск и Нижневартовск
Запомнят скорбный труд!
Там каждого из бардов
Петровичем зовут.
Узрел капризный Север,
Запомнила Сибирь,
Что пересилить в гневе
Серёгу не смогли.
Петрович – это слово,
Петрович – голова.
Иринка Дельдюжова
Была вполне права,
Что парня вот такого
Взяла у нас взаймы.
С возвратом в срок условный
Под крышу АльмаМы,
Когда мы соберёмся,
Нам брякнет четвертак,
И в юность окунёмся…
И что же здесь не так?
Петрович – это сила,
Петрович – голова.
Его судьба любила,
И до сих пор права!
В начало
Пиит в России больше всё пиёт
(басня без морали, то есть аморальная)
обидеть поэта всякой стремится
а особливо ежли поэт не мужеского полу
но принимать сие всерьёз не годится
ибо сам процесс не более чем
очередной из классов
блудливой
реалити-школы
гораздо пользительней жахнуть спирту
или там змеиного яду настоянного на мухоморах
цельную банку
а тем кто возжелает подвергнуть негодницу
или негодяя нездоровому
остракическому безлировому флирту
в эфирах эмира не бухарского
у того пусть немедленно выпадает
нижняя челюсть
в почти неношенную батистовую портянку
подумал Онегин
и спать завалился
каретой в Саратов проследовал мимо
один что из Чацких
прислуживать ломом никак не стремился
у них даже снега…
не допросился…
порвавшийся лацкан…
футляр бац разбился…
диплом дипломата не пригодился
в какие одежды бы он не рядился
искал человека
в запале кабацком
и Лета
и сумрак рождённого века
и серая супесь летального брега
со ступкой
провизор
фонарь и аптека
и нэцкэ на шее облезлого Грека
в костюме рыбацком
и блёстки и розги и слёзы и розы
и заячьи позы
и жуткие ласки
и смех и угрозы
и стихнут и высохнут жалкие слёзы
и сталью разверзнет объятия века
летального сумрака серого брега
в постылой унылой скептической маске
В начало
У февраля есть несколько причуд,
одна из них зовётся кутерьмою...
Напророчила ты нашу встречу,
Я безумством твоим был сыт.
Эполетами лета увенчана,
Наша встреча разлукой горчит.
Напророчила, наколдовала,
Глазом карим тревогу зажгла.
Гнёт иллюзий у зданий вокзаловых…
Там тавот с креозотом и… мгла.
У меня не хватает терпения,
Чтобы терпкий твой запах понять.
И не следует эхо забвения
Мне приписывать или вменять.
Ворожила и сделала явным
Эти странные мысли в вине…
Ты полётом стремительно славным
Мне являешься только во сне…
Напророчила ты, нагадала…
Я ушёл в неизбывность с утра.
Но дорога моя к пьедесталу
Неожиданно в плен завела…
Где я тоже недолго пророчил,
Взял махорки, и песнь затянул…
Всю Вселенную рассредоточил,
А тебя вот… не обманул.
Ты стояла, плечами поджатая,
И готовая плакать навзрыд…
Как невинная местью вожатая,
Прикрывая неведомый стыд.
Я устало кивал головою,
Чем ещё мне осталось кивать?
Напророчила ты, я не скрою,
То, что я не сумею понять...
В начало
Любить тебя – одно расстройство…
(Ярослав Смеляков сегодня)
Не слышно Гудзонского бриза:
Здесь биржей придавлен народ.
Хорошая девочка Лиза
В Нью-Йорке безумном живёт.
Её с поволокою очи
Распустят меня на бинты,
Когда в нежном клипе полночном
В ногах расцветают цветы.
И вовсе представить не сложно,
Что в этот услужливый март
Твой профиль немного порочный
Во мне вызывает азарт.
Не зря с оживленьем весёлым
У "Мэдисон" публики над
Ты, лёгкая и невесомая,
В постели публично одна.
В рекламе своей отражаясь,
В бутИки идёт, не спеша,
Хорошая девочка Лиза
Да чем же она хороша?
Преграды для Димыча нету:
И бедность и робость – враньё!
Я быстро спроворю куплеты
Для Лизы Чикконе, о, Ё!
ВысОко взлетит наша песня,
Нам Грэмми немедля дадут.
И купят наш клип повсеместно,
И в космосе даже споют.
Я взяточку дам астроному
И Лизино имя в веках
Над миром, большим и нескромным…
Но это потом, а пока:
Пусть будет неоном светиться
Над снами твоими, молва,
Нью-Йорка товарная биржа,
Где я нацарапал слова.
Их ведает каждый прохожий,
Который умеет читать.
А тем, кто по-русски не может,
Готов по-английски сказать.
Пусть это немного не скромно
И кто-то меня не поймёт:
«The beautiful lady Madonna!»
Со мною в Печоре живёт.
В начало
Пиит в России продолжает пить
Сам себе неадекватен
По земле поэт бродил…
Был он, в принципе, приятен
И не то, чтобы не мил.
Просто был слегка взъерошен
И отчасти не побрит,
Сам собою огорошен
И тоской чуть-чуть прибит.
В нос бубнил себе, не скрою,
Очень странные слова,
От которых сердце ноет,
И колдобится трава.
Просто он из чувства такта
Отказать себе не мог,
Чтобы выразить вот так-то
Мысль свою и свой порок:
«Пирогидранта минус половину,
Мантилья катехизисом вполне…»
Потом тихонько в подворотне сгинул,
Осталась только истина в вине.
В начало
снова ты говоришь шёпотом
неужели опять простудилась?
как узнать мне тебя и что потом
с нами вместе случилось?
не имеет вектора время
ни потом ни вчера ни присно
и не стану я спорить с теми
кто меня от тебя оттиснет
отложу разговор телефонный
и приехать не стану вскоре
после долгого марофона
хорошо искупаться в море
В начало
Человек, потерявший себя
Зазвенело в ушах, отразилось от леса.
Пронеслось в небесах, как сгоревший болид,
Растворилось во мне, словно пьяный повеса.
И сегодня поутру астрал мой болит.
Что-то просто ушло, не простившись, без звука.
И простыло, как чай, на потухшей плите.
Я вдруг понял отчётливо - это разлука,
А всему-то виной - лишь моя мягкотелость...
Я остался без прошлого, так это просто.
Я забыл обо всём, я остался один.
А вчера-то ещё, в соответствии с ГОСТом,
Выдавал на гора под копирочку дни.
Привыкать, не привыкнуть мне к новому дому.
Привыкать, не привыкнуть к себе самому.
Но не стану тревожить друзей и знакомых
До тех пор, пока этот зигзаг не пойму.
В начало
Товарный вид
Усталость уселась умело
На вялые плечи мои.
Она мне тихохонько пела
О днях безутешной любви.
И чибис чего-то чирикал,
Весну, дурачок, воспевал.
А я же сидел, всё не пикал,
И только стыдливо икал.
Поэтам приличным негоже
Про разные бяки писать…
У них не царапана рожа,
И рук импульсивится стать.
Такая кругом благолепость
Кругом вдохновенье одно
Зачем же публичить нелепость –
Лица моего полотно?
Я к вам отвратительно вышел,
Не стал вас весною кормить.
Зима, и ни градуса выше!
За что же меня возлюбить?
Таких незадачливых малых
Негоже в Европы пускать.
Вас это по почкам достало?
А я не готов отступать.
Но прежде давайте, ребята,
На этом постылом посту,
Где я неумелым солдатом
Метафор расставим версту.
Как точки над ёлкой, расставим,
Как масло в лампадах зажжём,
Как тризну по лирике справим,
Как песню припевом припрём.
Пусть станет мне стыдно, ребята,
Что мне аритмия – пустяк,
Что рифмы мои слабоваты,
Не тянут в каноны никак.
Я вижу, охотников мало,
Все мимо стремятся пройти,
Но чьё-то же стильное жало
В груди, как сосулька блестит?
Откуда оно, право слово,
Ни духом, ни сном, ни стилом…
Ранение горьким уловом
Из сладких семян проросло.
Что делать поэту на крыше,
Когда он не в силах летать?
Зима, и ни градуса выше!
Не стану я вас удивлять…
В начало
Недоволхв
вертеп вертепом не казался
и в ясли кто-то бросил корм
чтоб я умеренно питался,
и меньше сахара притом
младенец с козами валялся
и на меня не обращал
свой взор когда я отстранялся
и смирной воздух пропитал
над Вифлеемом звёзд не видно
а та что светила вчера
ушла в туман спиралевидный
надев на бампер номера
чего я был в святом вертепе
какого чуда ожидал
такой задиристо нелепый
такой обидчивый фискал?
ребёнок спит и мне не важно
что я в пути недорешал
лишь вой собак прилип протяжный
на мой доверчивый оскал
исполнить миссию иную
никто меня не пригласит
я сам к себе себя ревную
к тому же – волчий аппетит
таких волхвов за «рубль кучка»
в базарный день распродают
ребёнок тянет ко мне ручки
мне что – пора на Страшный суд?
я в храме фарисеем не был
хотя изрядно наследил
а в Назарете нету неба
здесь только мальчик во плоти
он в яслях сон чудесный видит
ему как будто невдомёк:
его явленье в лучшем виде
простым волхвам простой урок
В начало
Небрежное
Давайте выстелем снега
Отсюда до горизонта,
И помолчим полвека…
Для Вечности это не долго.
Давайте закроем ставни
И ужин поставим на печку.
Сегодня я буду главный –
Я сам подожгу все свечи.
Давайте не станем каяться…
Нам нет, и не будет прощенья,
Уж, коли, мы так спотыкаемся
В кануны больших потрясений,
В кануны степей горелых,
В предчувствии спелой стали…
За «красных» или за «белых»?
Достали, достали, достали!
Давайте пригубим трезвости
Со дна пустого бокала.
Моей безутешной любезности
Только здесь не хватало…
И, всё же, давайте праздновать
И отдавать друг другу
И всякие нежные разности,
И сердце своё, и руку…
Таких, как мы, не случается
Случайно в безумном мире.
И что это всё мы маемся,
Давайте дружить в эфире.
Давайте ценить мгновения,
Их, право, не так уж и много.
А дальше – опять приключения,
Дорога, дорога, дорога…
В начало
Эротика с экзотикой, или Канары зовут
Я отжал себя манговым соком
В твою склянку незрелой любви.
Не пристало мне быть одиноким,
Когда миксер безумный шумит.
Я растаял лимонным надрывом
На твоих пересохших губах.
Эхо очень неблизкого взрыва
Жмёт мозолью в моих сапогах
И мешает гулять по прошпекту,
Лимфой брызжет на нежный протез.
Как сказал мне знакомый прозектор,
На лягушке шуруя надрез:
«Ты с мозолями, братец, не очень…
У мозолей, ты знаешь, того…
Кожа тонкая очень непрочна…
С зараженьем не вышло б чего!»
Раз такое случилось несчастье,
Поменяю портянки… на чай.
Босиком прогуляюсь в ненастье
В ваш латинский канаристый рай.
Я не стану над милой глумиться,
Я достану коктейльный стакан,
Чтобы мною смогла насладиться,
И душой моей в стиле реглан,
Отожму себя соком из киви,
Пробуй, милая, сладость мою.
Я безумно снаружи красивый,
Как десантник в неравном бою.
Я такого сегодня разлива,
«Арарат» позавидует мне…
Терпкий, звёздный и в меру счастливый…
На горячем, как плойка, коне.
Ты не хочешь ли этим заняться,
Чем приличия здесь не велят?
Вот такая эротика, вкратце.
А экзотика – пусть снегопад.
В начало
МАРШ ИДЕАЛИСТОВ
Не можем брать от жизни половину,
И от кормушек сытых нас мутит…
Устав забыт – тебе стреляют в спину,
Где так заманчиво бубновый туз пришит.
Таких, как мы, поспешно гонит ветер,
Чтоб нас лишить системы корневой.
И вместо крыльев бьются руки-плети
По обагрённой светом мостовой.
Нам от щедрот начальственных не нужно –
Чтоб в ножки кланяться и расточать хвалы…
И на свободе непомерно душно,
И жмут на воле те же кандалы,
Которые, иному незаметны,
Ведь сытому не ведом астенизм…
Свобода надзирателем надменным
Следит в глазок за призрачностью призм.
Мы первые «на вылет» в этой жизни.
Такой удел назначил нам Творец…
Мы на своей отплясываем тризне,
Как бесшабашный мальчик-сорванец.
Но есть надежда (как же без надежды!),
Что мы восстанем, те, кто ещё зряч,
И постирав кровавые одежды,
Вернёмся в строй, играй «зарю», трубач!
В начало
СЫНУ
Через окно пожатие скупое,
Таким же я его благословил…
Когда экзамен сдан, жалеть не стоит,
Что жизни часть осталась позади.
И первые недетские обиды
Пускай пройдут, тебя не осквернив.
Такая жизнь, такая вот Планида.
А сколько ещё будет впереди…
И этот выдох: «Ну, кому я нужен?»
Мой милый сын, я здесь не стану лгать,
Ты нужен мне, а чей-то слух досужий
Я не желаю даже обсуждать.
Ты нужен маме, бабушкам и деду.
Таких, как ты, нам больше не найти.
Твои, пусть малые, но всё-таки победы,
Нам нашу жизнь помогут осветить.
Я был к тебе несправедлив, порою.
Твою уверенность, чуть было, не убил…
Я, сняв фуражку, выйду перед строем –
Хочу одно, чтоб ты меня простил.
Как трудно быть непонятым и странным.
Как трудно от погони уходить.
Себя любить и править неустанно
Труднее даже, чем других любить.
В начало
Капризная королева.
Я ей говорю, что потрачен
На тысячи даймов прозы.
Она говорит: "Милый мальчик,
К чему эти грубые позы?"
Я снова твержу, что на базу
Ушедши вчера спозаранку.
Она мне не верит ни разу
И хочет играть на шарманке.
Разбитое сердце поэта
Наш брат вместо ордена носит.
Ответит ли кто за это,
И кто с нас за это спросит?
Игра превращается в триллер,
В театр, где царит "треугольник".
Ребята, какие ж вы милые...
Один только я, негодник,
Кручу и кручу педали,
Стараясь уехать подальше...
И тесные жмут сандалии -
Хоть в этом-то нету фальши.
В начало
ПАЛАТА НУМБЕР СИКС
У Гермоген Исаича
Наметился конфуз
Один писатель давеча
Сказал, что он француз.
Он со стихами мучался,
Их страстно проживал,
А если, не получатся
Все в топочке сжигал.
Наверное, не сложится
Из камушков камин.
Следы борьбы на кожице…
Не раб, не господин.
Такая только песенка
Осталась от него,
Что он бывает весел, как
А’ ля-минор фагот.
Слова совсем не сложные,
Простые, как горох.
Так разве же возможно,
Чтоб он бездарно сдох?
Как тихая отжившая
Пожухлая трава,
Без времени погнившая,
Пардон, эскюзе муа!
В начало
* * *
«Моя Монтэ-Негра больная,
Любимая Негра МонтЭ,
Тебя я как раз проживаю», -
Твердил Гермоген д’апорте.
Он был в откровенной горячке,
Он пряники с кальцием ел.
Не знал он о кальции в жвачке,
А с Тулою спорить не смел.
«Монтэ, моя Негра отсюда,
Ко мне, моя Негра МонтЭ!»
Но нет, не прорезалось чудо
В его портмоне д’апортэ.
А дальше такая забава –
Себя доводить до чертей.
Почил Гермогенчик бесславно,
Не будь с ним, товарищ. Не смей!
В начало
Из литературного наследия Гермоген Исаича
Я тебя обнаружил,
Я тебя идентифицировал
в качестве
агента супер
полевых мышей
развели по камерам нор
постылый позор
мон амор
отжил
в человечестве
по левым взашей
садомазохизировал
вздор!
С гадостной песней
«Взвейтесь кострами»…
ребята, не Москва ль за нами?
И, в принципе, не жаль
Когда устану я в подлодке,
Голубка дряхлая моя?
br>
В начало
Ах, вот же где зёрна произрастают,
собравшися в стаю…
Отстали от стали
и тают
над сизостью луга
под золотом
чудным
тихонько вздыхают…
Надменные птицы –
нельзя поживиться…
Усталые лица
на фоне пшеницы…
Мы здесь вырастали
и пели о чуде.
Теперь кто-то нанятый
петь здесь не будет…
И в дальние дали
на лезвии стали
ах, вот же как зёрна над зеленью тают…
В начало
проза проецирует просто
меня на твоём зрачке
моя незначительность роста
обманет когда в сачке
окажусь мотыльком бестолковым
попробую жить в гербарии
одно только нежное слово
для бессловесной твари
твой выдох меня не лечит
отравлен весёлым припевом
пожалуй расправлю плечи
мне непременно налево
| |
|
